Анфимовна воротилась из магазина, поставила сумку на стул у буфета и пошла в комнаты - снять плат и кофту. Домовушка выглядывает из-за печки. Молния на сумке не застёгнута и видны сверху две коричневые корки потемнее и посветлее. И слышен кислый хлебный дух. Теперь хлеб из магазина привозят, а раньше бывало...
Жмурится Домовушка, точно кшка на сметану, и вспоминает, как с вечера оставляли на кухне опару и за ночь кадушки наполнялись духовитым упругим тестом. Встанет хозяйка прежняя, мать Анфимовны, тесто ужмёт, а сама готовиться начинает: столы вытрет, кой-где даже ножечком подскребёт, муки на них насыпет немного, ровно столь, сколь надо из кадушки вынет живой шевелящийся, пузырями исходящий шар и начнёт отщипывать от него куски поменьше, скатывать в шары, бить с размаху об стол, чтоб ковриги получились. А там мучкой сверху припылит, на лопату - и в печь. И через час вкусный дух по всей избе.
Потом и Анфимовна стала хлебы печь. В тяжёлые годы мху да коры в мучицу подмешивала, хлеб получался тяжёлый, чёрный, влажный. А как Петруша умер, съехала вскорости Анфимовна из большого дома на квартиру, устроилась работать и не стало у неё времени печеньем заниматься. Вернее сказать, только печеньем она и занималась, потому что работала в пекарне - пряники делала. Но - удивлялась Домовушка - сколько не забегали к ней ребята, пряниками она их не наделяла, строга была.
Так что почитай сорок годов не слышала Домовушка запаха свежеиспечённого хлеба. Правда, что ни неделя, творила Анфимовна тесто и затеивала шанежки или картовные калитки, или пирог с брусникой, или рыбник с лещом, но было это уже не так и не то.